«Этнографическая экспедиция: от первого лица»
Интервью из серии «Этнографическая экспедиция от первого лица» с Татьяной Григорьевной Емельяненко (Т.Е.), доктором исторических наук, научным сотрудником ведущей категории отдела этнографии Кавказа, Средней Азии и Казахстана ведёт Ксения Воздиган (К.В.), сотрудник отдела внешних связей. Часть I
«Экспедиция — это как исследование жизни в экстремальных условиях...»
К.В.: Наш первый традиционный вопрос, мы задаём его всем нашим собеседникам. Расскажите, пожалуйста, когда вы впервые узнали о существовании экспедиций, необязательно этнографических, узнали о том, что приключения бывают не только по собственной воле, для удовлетворения какого-то интереса, но и для научных целей?
Т.Е.: Само слово известно с детства, как и любой набор таких самых ходовых слов, которые мы впитываем из жизни. Всю жизнь была известна экспедиция. Воспринималась она мною всегда как какое-то исследование. И, помню, в детстве я какое-то время мечтала быть геологом, потому что экспедиция – это как исследование жизни в экстремальных порой условиях. И меня это всегда очень привлекало.
Еще до того, как начать работать в музее, я очень часто сталкивалась с археологической экспедицией. И это тоже свой мир, свои особые условия жизни прежде всего, не столько работы, где, понятно, они особые, связанные с археологией – копать и так далее. Но это атмосфера коллективной жизни разных людей, объединенных общим интересом к истории, к древности. Причём тут не всегда профессиональные были археологи, но и люди разных профессий, которые присоединялись в свободное время к археологическим экспедициям. И вот это, конечно, всегда привлекало, притягивало особую атмосферу, особый быт со всеми трудностями, пусть и некомфортными условиями. Но, тем не менее, я этого не боялась, я к этому стремилась.
В университете [в то время – Ленинградском государственном университете, ЛГУ] у нас была первая практика археологической экспедиции. На протяжении учёбы я каждый год старалась в каникулы ездить в какую-то экспедицию. И, окончив университет, многие годы своего отпуска проводила именно в археологических экспедициях. Но этнографическая экспедиция оказалась чем-то другим, нежели геологическая или археологическая.
«Быть не просто историком, а именно работать в музее»
К.В.: Татьяна Григорьевна, а что определило выбор вашей профессии? Почему вы решили стать этнографом? Что вас привлекло?
Т.Е.: Ой, слушайте, я этнографом вообще не собиралась быть. Я заканчивала исторический факультет нашего университета [ЛГУ], кафедру истории Древней Греции и Рима. Меня интересовала древняя история, ранняя история, неважно кого. Мечта о том, чтобы стать историком, появилась где-то с пятого класса. Но не просто историком, а именно работать в музее. При этом всё равно в каком музее: хоть в обычном небольшом краеведческом, хоть в большом каком-нибудь музее – неважно. Меня привлекала именно работа в музее. Потому что это комплекс и научных изысканий, и практической деятельности. Это в моём характере. Этнография оказалась совершенно случайно: руководитель одной из археологических экспедиций моих студенческих лет был знаком с сотрудниками из Этнографического музея. Я окончила университет, а мы продолжали дружить с начальником той экспедиции. Обычно после каждой археологической экспедиции сохранялась общность между теми, кто был в этих экспедициях, мы общались, и я со многими общаюсь до сих пор со студенческих лет. И вот он сказал, что, вроде бы, есть место в Этнографическом музее (я тогда искала работу). Я пришла сюда, и его друзья оказались сотрудниками, и среди них заведующий отделом Средней Азии [О.О.1] и Казахстана. Я тогда я впервые познакомилась с музеем как таковым. Сначала я пришла работать в музей, в просветотдел, работала 4 года экскурсоводом и методистом. А потом перешла в отдел Средней Азии и Казахстана. И с тех пор там работаю, уже очень давно.
«И люди были удивительные, замечательные...»
К.В.: Расскажите, пожалуйста, чуть подробнее о людях, которые работали в отделе Средней Азии и Казахстана, потому что это очень интересно. Может быть, кто-нибудь из них особым образом повлиял на выбор темы вашего научного интереса? Или, может быть, личностно даже?
Т.Е.: Конечно, повлияли. И люди были удивительные, замечательные. Прежде всего, заведующий отделом Борис Соломонович Гамбург, который был необыкновенно эрудированным человеком, блестящим рассказчиком и знатоком Средней Азии. Он в своё время оканчивал университет, кафедру археологии, и по распределению направлен на работу в Ферганский музей. Это город Фергана в Узбекистане. Он там прожил несколько лет и, естественно, знал этнографию с самых «народных» её сторон, живя и общаясь в среде. В то время для меня этнография Средней Азии была в общем-то не очень знакома, но он зажигал всех вокруг энтузиазмом, своей любовью к культуре народов Средней Азии. Он так много знал именно нюансов культурных – понимаете? – не то, что в книжках написано, не то, что ты, посторонний наблюдатель, можешь увидеть, а он знал все это изнутри, поэтому с ним было необыкновенно интересно и полезно общаться.
И другие сотрудники: Марья Давыдовна Перлина, Сара Марковна Лейкина были моими наставниками, учителями. Я им всем обязана, вот просто всем абсолютно, что я сегодня имею: как нужно работать, как считывать этнографический материал, когда ты общаешься с носителями культуры, до обыкновенной музейной работы – как надо делать выставки, как надо работать в фондах, как нужно регистрировать новые поступления. Я им этим обязана абсолютно. К сожалению, недолго с ними пришлось поработать. Борис Соломонович буквально года через два – три, как я пришла в отдел, заболел, и вскоре его не стало. Остальные замечательные сотрудницы ушли на пенсию. Но до сих пор у меня всё буквально звучит в ушах: их слова, рассказы. Всё время, когда что-то делаю, я вспоминаю, апеллирую к ним: как бы они отнеслись к моей работе? Как бы они оценили, что я говорю, делаю, права ли я? Это такой вот цензор, в хорошем смысле слова, меня преследует всю мою профессиональную жизнь.
«Рекомендации — самый ценный совет»
К.В.: Татьяна Григорьевна, расскажите, пожалуйста, о вашей первой этнографической экспедиции. Что это был за выезд? Какой регион? И какие у вас сейчас впечатления, воспоминания, может быть, самые яркие об этой поездке, об этой экспедиции?
Т.Е.: Как раз пришлась такая экспедиция, когда все сотрудники старшего поколения, к сожалению, ушли. Подошло время, когда по графику наш отдел должен был поехать.
К.В.: Это было обязательно в музее?
Т.Е.: Да, экспедиции были обязательными. В каком-то отделе каждый год несколько человек выезжало. Отделу русской этнографии было попроще: это могли быть недалёкие регионы, не столь дорогостоящие поездки. Да они и сейчас, и на протяжении всего этого времени выезжают значительно чаще, чем те, кто занимается Средней Азией, Дальним Востоком. Понимаете, сколько стоит такая экспедиция даже для одного человека? Но всё равно у нас была очередность, график между этими экспедициями в дальние регионы. И вот случается моя первая этнографическая экспедиция. Мало ли, что я была в археологической?!
К.В.: Было у вас какое-то волнение?
Т.Е.: Слушайте, было ужасно сильное волнение. Я позвонила в отдел Средней Азии, в Кунсткамере [Музей антропологии и этнографии им. Петра Великого (Кунсткамера) РАН], научным сотрудникам, которые занимались Узбекистаном. И несколько очень ценных советов, а главное, рекомендаций я получила.
К.В.: А какой был самый-самый ценный совет?
Т.Е.: Самый ценный совет – это были рекомендации, то есть мне сказали, к кому обращаться. А для Средней Азии это первостепенно, потому что в Средней Азии нельзя приехать и пойти по домам: «Вы знаете, я приехала оттуда-то, можно вам позадавать вопросы, с вами поговорить....». Это можно русские деревни и селения так обследовать. А там совсем все по-другому. Это всегда так было, это особенность менталитета: ты можешь разговаривать с людьми, и они пойдут тебе навстречу, примут хорошо, прекрасно, и будут с тобой достаточно откровенны. Если ты по рекомендации кого-то...
К.В.: То есть надо сказать, от кого вы приехали?
ТЕ: Да. В советское время это было немножко попроще, в том плане, что ты, когда приезжаешь в какой-то город, населенный пункт, идешь сразу же в местные органы власти, партийные или административные. Там всегда третий секретарь был, который отвечал за культуру. Ты обращаешься к нему с тем, что у тебя есть какая-то верительная грамота, удостоверение, что ты сотрудник музея. Все тебя принимают, тебе даже могут транспорт, если есть возможность, предоставить, сопровождающего, который будет с тобой везде ходить.
Но еще надо знать, к кому пойти, понимаете? Потому что там тебе могут дать интересную информацию. И вот с этим я поехала. Не скажу, что была впервые в Средней Азии. До этого я была пару раз в Узбекистане и в Таджикистане. Я подрабатывала в бюро путешествий, сопровождала туристические группы. Какой-то опыт был, но совершенно другой, не такой, когда ты оказываешься одна. И это несравнимо с археологической экспедицией, когда там целый коллектив существует.
«Можно было всегда пойти в местный музей»
К.В.: А в музее это всегда были одиночные выезды?
Т.Е.: Максимум два человека, но в зависимости от региона. Ты приезжаешь, тебе нужно иметь точки, за которые ты можешь зацепиться. Либо в органах власти, как прежде, но это уже было недействительно с 1990-х годов, когда развалился Союз, и всё это уже не работало.
За время моей работы, я даже не знаю, где нет знакомых, которые уже стали друзьями, семьями дружим с некоторыми, есть везде, куда приехать, остановиться, переночевать, что тоже немаловажно. Это все набралось уже позднее. А вот тогда была помощь административных органов. Конечно, можно было всегда пойти в местный музей, и руководство этого музея тебя поддержит, потому что у нашего музея с местными музеями были всегда очень тесные связи. К нам приезжали постоянно из всех республик Советского Союза и на стажировку, и с научными темами. У нас особое музейное братство, и это никто никогда не сможет ликвидировать. Оно существует и до сих пор, вот поэтому музейным сотрудникам проще приехать. Мне легко и просто приехать в Узбекистан, народами которого я занимаюсь, мне всегда есть к кому обратиться.
Но я повторяю, что в Средней Азии очень было важно, от кого ты приехал, даже если ты один придешь или тебя приведут, скажут, вот изволь, это обязательно. И тут, конечно, пришлось вникать в местные особенности разговоров, как нужно завязывать беседу, как её впоследствии вести. Это всё набиралось в первую экспедицию.
К.В.: А насколько она была длительной?
Т.Е.: 30 дней. Это была такая школа. Знаете, как котёнка, бросили в воду – и выплывай. Примерно такая у меня была ситуация.
«В советское время первостепенной задачей был сбор коллекций»
К.В.: Музей ставил конкретные задачи? Как это было организовано? То есть это был сбор коллекций или сбор первичных научных данных? Что это были за задачи?
Т.Е.: В советское время первостепенной задачей был сбор коллекций, сбор экспонатов. Естественно, существовала информация вокруг этих экспонатов, еще любая информация, которую мы потом отражали в отчетах, полевых дневниках. В них много интересного можно и сегодня найти. В общем, всё, что увидишь, услышишь, но первостепенно был сбор экспонатов. Своя сложность была и в этом: с одной стороны, в то время оставалось достаточно вещей традиционной культуры. Но мы в деньгах были ограничены, не всё можно было купить. И я с ужасом вспоминаю отправку на почте, посылками. Накрутившись среди людей целый день, я всё это выискиваю, потом вечерами пакую. Ладно, если это мягкое, одежда, что не разобьется, а если это керамика?
К.В.: Я тоже сразу подумала про керамику.
Т.Е.: И это хочется отправить сюда: сосуд, халат, который ты параллельно приобрёл там, – всё это закручивалось.
К.В.: Всё доехало?
Т.Е.: Всё доехало благополучно, да. Конечно, история еще та была: вечер упаковки, на другой день идёшь и сдаёшь это на почту. Экспедиция была в июле. А это самое жаркое время года в Узбекистане. Там в тени за 40 градусов. И ты целый день при этом на улице, решаешь свои экспедиционные задачи, разговариваешь с людьми, общаешься. 30 дней: ты себя как бы программируешь на это время, ты знаешь, у тебя там впереди 30 дней, 20 дней, 10 дней, неделя.
К.В.: Особый режим.
Т.Е.: Все трудности, все шероховатости, всё отпадает. Заканчивается этот срок, на который ты себя запрограммировала, и всё, сил нет. Вы понимаете? А так ничего тебя не смущает, всё нормально. Там в то время были сложности с билетами. А мне поздно прислали деньги из музея на их приобретение. И нет билетов на тот день, когда мне надо улетать, чтобы соблюсти график командировки. Сумели достать билеты только на пять дней позже. Отправляю телеграмму в музей, что надо продлить командировку. В общем, всё нормально. Думаю, ой, слава богу, мне еще целых пять дней. Я еще столько могу сделать! Что вы думаете? Пять дней пролежала, не выходя из дома. Я тогда остановилась у одной из сотрудниц музея в Бухаре. Я просто не могла выйти на улицу, не могла ни слова произнести, ни с кем не хотела разговаривать. Так что в экспедиции ты едешь с особым чувством, с особым настроем, и уже концентрируешься на тех задачах, которые ты себе поставила, и больше ничего тебя не интересует.
К.В.: Здорово!
